Оксана МАЛУША:  “В театре все зиждется на любви”  

15 сентября в драматическом театре им. А. Н. Островского начинает новый сезон

В крылатой фразе утверждается, что для зрителя театр начинается с вешалки, а вот для служителей Мельпомены, как они сами говорят, с творческого единства, фундаментом которому служит креативность всего одного человека – режиссера.  Перед открытием нового театрального сезона наш корреспондент встретился с главным режиссером театра Оксаной МАЛУША и узнал какие сюрпризы для зрителя готовят в новом сезоне актеры, и какая жизнь бурлит за старыми кулисами уральского театра. 

 Роман ДРОЗДОВ

— Оксана Михайловна, открывается новый театральный сезон. Чем порадуете зрителей?  

— Мы открываемся Чичиковым – это наш свежий спектакль. Мы его играли, но в мае свернули — посчитали, что его нужно отложить до лучших времен. Это была интересная премьера прошлого сезона. Мы восстановим еще спектакли “№ 13”, “За двумя зайцами”. В октябре поедем в Россию на фестиваль русских театров за рубежом. Затем едем на пять дней в Атырау, где уже давно не были. Нас там ждут. Также будем готовиться к новогодним мероприятиям, потому что наш театр еще и воспитывает своего зрителя. Эта большая работа, которую ведет Руслан Джумахметов. Возможно, он что-то возьмет и на вечернее, он себя уже зарекомендовал. Сейчас он ищет материал. Будем готовиться к юбилею Тамары Михайловны Столяровой — в марте. Ведем переговоры с режиссером из Москвы и даже говорим о “Пиковой даме” для Тамары Михайловны. Мы запускаем в работу Брехта “Мамаша Кураж” – это музыкальный спектакль. Есть планы на “Чайку”.  Александру Островскому будем отмечать 200 летие в апреле. Продолжим работу над “Бесприданницей”, над которой работал в конце сезона выпускник ГИТИСа, но как-то не очень удачно получилось. Но мы какие-то наметки сделали, пристреливаемся к материалу. Также восстанавливаем наши спектакли национальной драматургии, которые   очень бережем. У нас есть “Козы Корпеш и Баян Сулу”, “Джут”. Будем продолжать приглашать школьников. Для старших классов будем играть исторический спектакль “Жангир хан”.

— Всеми ли постановками Вы довольны?

— Я всегда заставляю себя увлекаться работой. Когда ты увлечен, то все хорошо. У меня нет любимых или нелюбимых спектаклей: я его прожила и забыла — пуповина отрезана и все. Единственное, почему я стараюсь сохранять репертуар  —  постановка спектаклей все сложнее и сложнее. И в материальном плане, и в творческих ресурсах. Но это не от того, что я трепетно отношусь к своему собственному творческому багажу. Сегодня дорого разбрасываться спектаклями. Если его можно сыграть еще три раза в сезоне, то его нужно сохранить. У нас 30 спектаклей и этого достаточно, чтобы поддерживать свежесть репертуара, хотя крайне сложно. Артисты не способны держать все в голове, — все нюансы, крепежи, которые были вплетены в этот спектакль. Они отрываются, их нужно заново ставить. У нас есть спектакли, которые идут по десять лет. Можете представить — какой это труд, каждый раз начинать все заново?

 — Сегодня есть жанры, которые наиболее популярны у зрителей?

— Люди с удовольствием смотрят все. Главное, чтобы спектакль цеплял. Думаю, театр — это единственно правдивое действо, что осталось у нас, при всем его развлекательном характере. Вам тут не будут врать, по крайней мере, вы это сразу увидите. Это место, где человек может услышать правду, через авторов о сегодняшнем дне. Мы не стараемся просто развлечь человека, мы выходим на сцену, чтобы поговорить. Зовем зрителя на разговор в фразах и мизансценах. Мы хотим поговорить о том, как жить, о том, что жить надо по духовно-нравственным законам, которые существуют внутри нас.

—  Очень удачная премьера театра – сказка “Конек Горбунок” Руслана Джумахметова. С чем Вы связываете ее успех у детей и взрослых?

— Мы всегда рассчитываем на мыслящих людей, которые в своей жизни что-то читали. Театр элитарен. Невозможно сюда прийти совершенно необразованному, невнятному, грубо говоря, не умывшемуся человеку. И сказка — это прекрасно. Мы верим, что наш зритель не дурак, что он с нами на одной волне. Поэтому, думаю, это было ожидаемо, был верный расчет. Я должна обратить ваше внимание, что каждый спектакль — это расчет. Случайного у нас практически вообще ничего не бывает в театре – случайной пьесы, случайного материальчика. Мы слишком дорожим своим временем. И конечно же, у Руслана это не первая сказка. Он растет, и я уверена, что и следующий материал будет отличным. Потому что человек думает, и он не один — думает художник, думают артисты. Когда работает команда ярких творческих индивидуальностей, успех неизбежен. По-другому быть просто не может.

— Нашей публике сложно угодить?  

— Мы об этом вообще не думаем. Мы не заботимся об угождении публики, мы заботимся о том, что мы сегодня будем говорить. Чтобы наш разговор был внятный, чтобы мы на сцене были понятны — я к этому очень внимательно отношусь. Мне странно обвинить зрителя, что он что-то не понял. Это глупо, ведь люди, что сидят в зале — не дураки. И если тебя не поняли, то ты сам дурак — говори яснее. Меня так учили. Иногда меня спрашивают: а можно где-то на вашем ресурсе прорекламировать приезжающих к нам зарубежных гостей? Я отвечаю — нет. Вы знаете, что они привезут, какие у них цели? Как мы можем взять на себя ответственность и сказать нашему зрителю — идите, смотрите. У нас были случаи, когда, скажем так, оставалось легкое недоумение после спектакля.

 — А как Вы относитесь к утверждению, что искусство выше морали?

— Искусство обязательно должно быть нравственным. Оно служит или Богу, или дьяволу. Ты должен выбрать, кому ты служишь в жизни. Я человек очень глубоко верующий и на все смотрю через эту призму. Я библейский человек. Для меня все ценности библейские: мужчина — это мужчина, женщина — это женщина и никаких вариантов у меня больше нет. Я понимаю, что в этом плане я совсем не модная.

—  Не раз слышал мнение, что уральский театр им. Островского по качеству игры актёров иногда превосходит столичные театры Казахстана и России. Это так?

— А в 1994 году были совсем другие разговоры. Чем вы там занимаетесь? Что у вас там за, извините, г-вно? Сама слышала это слово. И вы г… и театр ваш г…! Зал у нас был полупустой, люди не шли.  Актеры, которые уехали, сочувствовали нам: мол, остались, зачем вам это… Было тоскливо и горько это слышать.  Больше всего в жизни хотелось, чтобы наш театр любили, чтобы о нем говорили с уважением. Слава Богу, эта моя мечта сбылась. То, что вы говорите для меня не просто оценка, это честь. Мы все пришли в нужное время – и режиссерская бригада, и актеры, технические цеха, и вместе сделали наш театр востребованным, интересным, нужным людям. Сейчас у нас полный зал. 

— А как Вам утверждение, что русский театр – это отдельный вид искусства?

— Что мы сюда приходим сопереживать? Да, таково устройство наше. Мы очень сопереживательны. Часто приводят пример, что наши люди садятся в поезд и всю свою жизнь расскажут. Мы не ходим к психологам. У нас никак не приживется этот момент, потому что мы так устроены, мы восприимчивы. И все люди, которые идут к нам в театр, у них такое же устройство души. Мы сострадательные люди, очень эмоциональные, щедрые на сопереживание. Вы можете расположить человека, он вам выговорится, и вы его выслушаете. Чего не будет делать западный человек. Зачем ему погружаться в вашу жизнь? Его надо развлекать. Он заплатил деньги – будь добр, развлекай.

— Оксана Михайловна, а как Вы попали в театр?  

— Я родилась в актерской семье. Родители не понимали моего желания служить в театре и в семье эта тема даже не обсуждалась. Я не должна была заниматься театром, это было однозначное решение — родители не желали мне такой судьбы. Они хотели меня видеть кем угодно, но только не актером, про режиссера речь тогда вообще не шла. Я поступила в медицинский институт, но чувствовала, что нахожусь не на своем месте, и от того преисполнена была дикой тоскою. В конце концов я бросила институт и в 24 года оказалась в тупике. Я не занималась тем, что для меня было важно, мне казалось, что я уже опоздала в театральную жизнь, что время упущено. И вот в 24 года я понимаю, что не сделала правильный выбор. Это был личностный кризис, но я смогла его преодолеть. И так Господь устроил, что в 24 года я оказываюсь в театре. Здесь была юношеская студия, ею руководил Сергей Николаевич Попов, замечательный актер, он сейчас жив и здоров, слава Богу, и работает в Алматинском театре им. Лермонтова.  Этот человек взял меня в свою студию, хотя я здесь была перестарок, скажем так, по сравнению с остальными ребятами. И вскоре на меня свалилось счастье —  меня пригласил главный режиссер этого театра в труппу. Он меня заметил, когда я участвовала в новогодних мероприятиях в театре. Это были 90-е, развал, отсюда все рванули. Был даже период, когда в театре оставалось всего человек десять. И вот так началась моя карьера, и она была очень стремительной. Я единственная, кого сразу взяли в состав труппы. Параллельно я стала преподавать в этой студии, проучившись здесь же буквально год. Я поняла, что надо учиться. К тому времени я закончила исторический факультет пединститута, и решила, что надо поступать в театральный.  Я поступила в Самару в 1997 году, а сюда в театр пришла раньше, в 94-ом. Скоро будет тридцать лет, как я служу театру и занимаюсь педагогикой. До 2005 года работала актрисой, была ведущей актрисой театра. У меня счастливая актерская судьба — я играла все, была любима всеми режиссерами. И когда я поняла, что хочу заниматься режиссурой, то ушла на пике своей актерской карьеры. С 2003 года  являюсь режиссером. Я уже заканчивала режиссерский факультет в Самаре, когда меня перевели очередным режиссером. Но я еще играла. В 2005 году заняла место главного режиссера.

— Почему родители не хотели видеть Вас членом семейной династии?

— Наша профессия малооплачиваемая, моим родителям было трудно. Часто из-за этого актеры уходят из профессии. И я сейчас, бывает, теряю артистов, потому что они устают. Особенно мужчинам тяжело — нужно кормить семью, а на те маленькие деньги, которые мы получаем, это сложно. Но я всегда сразу объясняю: ребята, сюда не приходят за длинным рублем, здесь должен быть какой-то другой выбор у вас внутри, какие-то другие мотивации. Нужно понимать: эта профессия никак не сопряжена с достатком.

— Как добиться от актера хорошей игры?  

— Ты должен быть для актера не авторитетом, а другом, он должен доверять тебе как    человеку, который приведет его к успеху.  Как это сделать? Нужно вокруг него организовать игровое пространство таким образом, чтобы его существование на сцене не приносило ему никаких неудобств, чтобы он был свободен, увлечен. Я могу от него отстраниться и не лезть к нему на сцену только тогда, когда он понимает, что он делает.     Артист тоже мучается. Ему руки противны, ноги противны, голос ему кажется противным. Он себя не любит в какой-то момент. Нужно помочь ему увидеть, что он   хорош, он интересен. Мне доставляет огромное удовольствие видеть, что артист вжился в роль, играет точно, правдоподобно.

— Чтобы работать в театре достаточно иметь образование?

— Образование должно быть, конечно. Просто человеку с улицы очень сложно попасть в театр. Он должен быть для этого чрезвычайно одаренным. При желании этого человека можно научить, но будет ли он вызывать отклик у зрителя – это уже вопрос его таланта.  Есть у меня артист Насим Мамедов, у которого своя харизма, которая обязательно выстреливает в зал – это ему Господь Бог дал. Но, кроме того, нарабатываются навыки, своя техника игры. Есть Марк Ларин –  и у него своя харизма. Аня Гальцева, Руслан Джумахметов, Эля Бактыгереева – у нас сейчас много интересных артистов с харизмой. Но бывает, что и нет особо, но я стараюсь найти этот огонек.

— Случайные люди попадали к Вам?  

— Были такие люди. И может, сначала у них все было хорошо, а потом что-то такое происходит, что делает существование здесь для них невозможным. Ведь у нас все очень по правде. Это можно где-нибудь в офисе глубоко ненавидеть начальника или своих коллег и при этом спокойно ходить на работу. У нас так нельзя жить.  Если ты будешь жить здесь как свинья, ты не сможешь с нами сосуществовать. Потому что ты каждый день встречаешься с нами на площадке, мы смотрим друг другу в глаза. Здесь должны быть очень хорошие товарищеские отношения. И я не приемлю таких вещей, когда, например, начинается травля или еще что-то.  Я борюсь, чтобы у нас был здоровый климат. Это важно для творчества. Вообще театр, его природа такова, что человек может находиться в состоянии обостренного честолюбия, гордыни. Кому-то может показаться, что не такую роль ему дали или еще что-то. И вот здесь нужно настроить человеческие струны, чтобы они играли для всех, а не для себя любимого. Артисту нужно смиренно относиться к каким-то моментам. Важно воспитать в коллективе культуру. Это театральная этика.  Нужно уметь прощать друг друга или не демонстрировать своего настроения. Всех нас объединят любовь к театру. Нужно любить всех, себя рядом с ними, театр, зрителя. Тут все зиждется на любви. Если ты вспомнишь вдруг, что тебе нужно любить только себя, то ты отсюда будешь извергнут самим театром. Тут надо священнодействовать или — вон! В то же время они должны себя чувствовать свободными внутри, потому что это творческие личности.

— Как театр пополняется новыми кадрами?   

— Вопрос с кадрами сложный. Нужно думать, а что ты человеку дашь? Хорошую зарплату, квартиру? У нас нет таких возможностей. Но приходят к нам новые артисты. Например, Вася Бурля появился у нас — отличный парень, мы к нему долго присматривались, учится в Самаре успешно. Появился человек – и оказался таким нужным. Не знаю, мне кажется, мы Богом хранимы. Потому что как только у нас появляется какая-то проблема, к нам приходит человек, он появляется в нашей жизни и нам помогает. Да, проблема с кадрами есть, но это не только проблема нашего театра.   Это  проблема и Казахстана, и России. Единственное, что хорошо, что есть у нас наше театральное отделение в детской музыкальной школе, есть студия, где мы воспитываем на помощь нам молодых ребят. Но наши ребята тоже думают уезжать — глобальные миграционные процессы не останавливаются. Поэтому если люди выбирают наш театр, я считаю, что это большая победа, в том числе педагогическая.  Хорошо, что когда-то Руслан к нам вернулся, закончив хорошую театральную школу. Аня Гальцева вернулась, Эля Бактыгереева к нам приехала, закончив Саратовскую школу. Много детей, которых мы вырастили здесь и которые сегодня составляют костяк труппы, — это все наши ребята, уральские. Они рискнули, не испугались, остались, работают и счастливы здесь. Театр существует только благодаря артистам.

— У Вас есть фавориты среди актеров?                                                                                                                                                                                                             —  Режиссер постоянно находится в состоянии влюбленности.  Я влюбляюсь, как зритель влюбляется. Когда у артистов все получается, конечно я люблю на них смотреть и радоваться. Насим Мамедов, Руслан Джумахметов, Наташа Копеечкина, Илья Таранов, Тамара Столярова, Виталий Котельников –боюсь кого-то не назвать. Знаете, они один фильм снимали к моему юбилею, у них там такой вопрос был: как вы думаете, кто самый любимый артист у Малуши? И так забавно, они  все кого-то другого называли, никто не говорил, что это я. Хотя каждый из них может сказать, что он любимый артист. Такого нет, про которого я бы сказала, вот этого я ненавижу, этого видеть не могу. Я чувствую ко всем одинаковое отношение. Есть такие, с кем трудно работать. Мне, например, трудно работать с моим мужем, Марком Лариным, потому что он мужчина и я его жена, ему трудно делать какие-то замечания на сцене, он может их остро воспринять. Я думаю, что ему немножко мешает этот фактор. Но я знаю, что  он сделает все хорошо и правильно, даже через какое-то мое злобное шипение в зале.

— Какую идею Вы бы хотели воплотить на сцене нашего театра, но по каким-то причинам не решаетесь?  

— Я практичный человек, реалистичный, и у меня нет химер в голове. У меня задача такая: я ищу хорошую пьесу, чтобы в ней интересно работали артисты. Прежде всего, я заставляю себя заинтересоваться материалом и понять, почему я сейчас должна об этом говорить. То есть мне нужно найти, о чем сейчас мы будем говорить со зрителем через эту пьесу. Вот сейчас в разработку мной будет взят Брехт. Театр Брехта – это особая эстетика. Никогда я с этим не работала и не знаю, как получится. Мне кажется, что пьеса эта – очень важный разговор о сегодняшнем дне.  Я оперирую конкретными ситуациями и конкретной суммой денег. Что толку фантазировать? Фонтаны на сцене я не включу, если мне на них денег не дадут. И я хочу сказать, это отмечали даже на фестивалях, что загромождение пространства невероятными декорациями – это не успех, что иногда художественный минимализм будит воображение и актера, и режиссера, и зрителя. Наши спектакли чаще играются при аскетическом оформлении, и я знаю, что у каждого предмета есть какое-то свойство, им можно манипулировать, тогда и воображение зрителя тоже подключается, зритель делает какие-то  открытия на сцене.

-Что для Вас важнее: самовыражение или успех у публики?

— Мне важнее самовыражение актеров. Я служу артистам. Притом, что я деспот для них – профессия моя такая, но я у них в услужении. Я должна привести все, над чем они трудились, к тому, чтобы у зрителя вызвать ощущение праздника. Вот этого необыкновенного, иллюзии на сцене, чтобы у человека осталось послевкусие от спектакля.

Фото Дмитрия Шек