Рок-музыка была и есть выражением протеста против шаблонов и стандартов. Поэтому она разнообразна и порой противоречива — может быть мелодичной и нежной, как “Beatles”, а может быть жесткой и драйвовой, как “Black Sabbath” или “Megadeth”. Отдельного разговора достоин русский рок. Появившийся в эпоху тотальной несвободы, он породил много талантливых и свободных духом людей, которые среди всеобщего гула одобрения выкрикивали свое решительное “Я против”. Для кого-то это может стать открытием, но наш город тоже взрастил немало рок-музыкантов. Существовало даже такое понятие, как “уральский рок”. К сожалению, в Уральске остался только один коллектив, который пишет и исполняет собственные песни, дает концерты и даже выезжает на гастроли — “Точка Невозврата”. Наш корреспондент встретился с руководителем группы Александром Журавлевым, который рассказал о своей команде. Так жив ли еще сегодня рок-н-ролл?
Роман ДРОЗДОВ
— Александр, Ваша рок-группа еще дает концерты?
— Да, у нас есть коллективы более старые, чем мы, но они уже не выступают.
— Когда и как все начиналось?
— Наша группа недавно отпраздновала 13-летие. Образовались мы в 2009 году, хотя играть я начал в 80-х еще семиклассником. У нас была группа “School boys” — в середине 80-х началось послабление на американизмы, и такого рода словечки были в моде. Сначала мы играли на школьных мероприятиях, года через два-три нас приглашали выступать в Проектный институт. Тогда в каждом проектном институте, на каждом заводе, на каждой фабрике была аппаратура, были возможности и свои музыкальные коллективы. Потом была служба в армии, служба в органах, и только в 40 лет я снова вернулся к музыке. Все началось с покупки барабанов. Начал вспоминать прежние навыки — выходило, конечно, коряво. Потом подтянулись мои одноклассники, с которыми мы играли в этом школьном ансамбле. Два человека – Нариман Молдагалиев и Валера Водолазов. Мы собрали в гараже какую-то аппаратуру и начали играть “каверы”. Затем к нам пришел Юра Севрюгин – профессиональный музыкант, бас-гитарист, прекрасный поэт и композитор, и он начал нас подтягивать. Не было задачи стать настоящими музыкантами, выступать на концертах. Это было хобби. На одном фестивале под названием “Бешбармак” мы познакомились с нашим будущим гитаристом и вокалистом. Он сидел возле своей палатки, играл что-то. Мы познакомились, посидели, послушали и пригласили его к нам в группу. Так появился у нас Саша Крыгин. Это было летом, а уже осенью мы дали наш первый концерт в клубе “Гараж”, на берегу Урала. Через наш коллектив за эти 13 лет прошло огромное количество музыкантов, все привнесли свою частичку души, свое видение.
— В детстве мечтали стать музыкантом?
— Нет, мечтал стать хирургом. Но с седьмого класса играл в группе, хотя не думал о музыкальной карьере. Мы этим занимались чисто ради удовольствия. Уже в более зрелом возрасте понял: заниматься музыкой это тяжелый труд. Чтобы качественно звучать, чтобы твоя музыка нравилась слушателю приходится адски потрудиться на репетициях, заниматься аранжировками и т. п. Это не просто, особенно сейчас, когда столько времени упущено. Одно дело в 20- 25 лет учиться, осваивать, запоминать, а сейчас, годы берут свое, есть определенные житейские обстоятельства — мы все уже давно семейные люди, и не всегда можно позволить себе уделить этому много времени.
— Кто Вы по профессии?
— В настоящий момент я, как частный предприниматель, работаю автослесарем, занимаюсь ремонтом автомашин. До этого 12 лет проработал в госавтоинспекции.
— Уральский рок – он какой?
— Никакой. В настоящий момент его нет. Может быть пойду против основного течения, поддерживающего советский и русский рок, но скажу, что главное в роке — это музыка, звучание и качественная поэзия, а не социально-политические вопросы. Политика и музыка – вещи несовместимые. И у нас такой подход, что мы не касаемся политики. Мы пишем про настоящее, прошлое, про какие-то житейские проблемы — про то, чем мы все живем. А уральский рок был чересчур социально-политический. Вот, мол, страна г-но, надо что-то менять. Менять нужно в первую очередь себя самого. Считаю, в музыке не должно быть политики, а русский рок, он по сути на этом построен. Он построен на бунтарстве, а не на качественной музыке. Возьмем “Beatles” и “Rolling Stones” – в их текстах вообще нет ничего политического. Иногда только, очень редко, когда возникает какой-то политический взрыв, как например, война во Вьетнаме. И то “Битлы” написали всего одну песню на эту тему.
— То есть Вы не согласны, что рок – это бунтарство?
— Согласен. Русский рок – это бунтарство и еще какое. Но это уже данность и от этого никуда не денешься.
— В названии вашей группы “Точка Невозврата” тоже чувствуется бунтарский дух…
— Ни в коем случае. У нас другой посыл. Точка невозврата – это вообще авиационный термин. Когда самолет летит из точки А в точку Б и, пролетая определенное расстояние, наступает такой момент, когда вернуться в точку А уже невозможно, даже если возникла какая-то аварийная ситуация, — это и есть точка невозврата. Тогда пилот прилагает все усилия, чтобы дотянуть самолет до точки Б. То есть, в более глобальном смысле, существует только один единственный миг – это наше настоящее, в прошлое мы уже никогда не вернемся, даже если очень захотим. Название принес в команду Юрий Севрюгин. Его уже нет в нашем коллективе, но это была его идея.
— Вы определяете себя, как софт-рок. Что характеризует это направление? Он более буржуазный, более конформистский?
— Да, наверное, так и есть. То, что мы играем по сути и роком-то назвать сложно. Софт в переводе означает “мягкий”, поэтому мы играем без тяжелых гитарных рифов, наши вещи ближе к блюзу, к джазу, к бардовской музыке.
— Тогда что для Вас означает рок, чем он отличается от “попсы”?
— Русский рок всегда выражался не столько в музыке, сколько в тексте. И это не совсем правильно. Нужно подтягивать музыку. К счастью, сейчас это уже понимают. Молодые музыканты сегодня имеют доступ к огромному количеству информации, они знают, что такое качественная музыка. И даже западные музыканты говорят, что многие музыканты из постсоветского пространства начинают не только догонять, но даже обгонять их в хорошем качественном и правильном звучании. В эпоху «г-внорока», как мы его называем, было все равно, как ты играешь, главное: «Долой всех! Да здравствует анархия!» Это неправильно. В роке важна текстовая нагрузка и качественное музыкальное произведение. Музыка — это своего рода математика, в ней все должно быть точно выверено. В “попсе” вообще все просто: “хлопай ресницами и взлетай”. Но хочу сказать, многие превратно понимают слово “попса”. Есть поп-музыка, есть рок, джаз, блюз, а есть именно “попса”. “Попса” — это уничижительное название некачественной музыки с отвратительным текстом и двумя аккордами, на которые наложена куча эффектов. Вот Стинг – это “попса”? Нет, эта качественная поп-музыка, он играет брит-поп. Но какой же кайф его слушать! А что “Beatles” – это рок что ли? Какое они вообще отношение имеют к року? Это тоже брит-поп. Да, они создали этот стиль. Это мое мнение, и я даже знаю людей, которые будут меня критиковать за это, но я никогда не считал “Битлов” рок-группой. А некоторые считают их еще и прародителями рок-н-ролла. Но ведь рок-н-ролл зародился не в Британии, а в Штатах, как и блюз, как и джаз, как и хард-рок.
— Как Вы относитесь к табуированной лексике в песнях?
— Не приемлю. Зачем? Русский язык настолько богат, что можно прекрасно выразить свою мысль, какой бы экспрессивной она не была, не прибегая к мату. Это допустимо где-то в узком кругу, но так, чтобы миллионы слышали… Есть границы морали.
— Что думаете о Егоре Летове — лидере группы “Гражданская Оборона”?
— К Летову я отношусь настороженно. Как уже говорил, не люблю музыку, где много политики, тем более таких анархических манифестов, что нужно разрушить все до основания и построить новый мир. Что можно построить при анархии? Ничего. Нужно ли быть против всего? Нужно быть против качественной музыки, хороших слов? Что это за подход? Я не понимаю.
— Какая музыка оказала на Вашу группу большее влияние?
— Мне нравится “Сплин”, ранний Гребенщиков, “Машина времени”, Никольский, “Воскресение”, “Ума Турман”. К тому же я слушаю Агутина, у него очень качественная музыка. Несомненные эталоны – это, конечно же, “Deep Purple”, “Pink Floyd”, “AC/DC”, “Aerosmith”. Очень нравится канадская команда “Nickelback”.
— Некоторые Ваши песни по манере напоминают российскую группу “Чиж и Ко”?
— “Чиж”, да, это чистый блюз. У нас есть несколько вещей, которые напоминают Чигракова. Я даже как-то хотел пригласить его сюда, чтобы он нас послушал. Я познакомился с его директором, позвонил ему, тот сказал, чтобы я поговорил лично с Сергеем. Они как раз выступали в Самаре, затем должны были выступать в Саратове, и у них было небольшое “окно”. Я связался с Чиграковым, начал рассказывать ему, что у нас есть группа, что мы тоже из СССР… побеседовали… такой клевый чувак. Он обещал подумать. Но у них что-то случилось с графиком и не сложилось. Помимо “Чижа”, нас приписывают еще то к “Воскресению”, то к Никольскому, то к Макаревичу. Конечно, мы выросли на этой музыке. Они наши кумиры, которые вероятно оказали влияние на наше творчество.
— С какими крупными музыкантами общались лично?
— Когда мы отмечали 30-летие уральского рока в Москве, к нам приходил гитарист из группы Дюна, мы сидели за одним столом, разговаривали. Дюна тоже совсем не рок-группа, но гитарист у них отменный. Еще там играл “Рада и Терновник”. Я отказался после них выступать. Их барабанщик – просто как Бог, он вытворял такие чудеса! Было ощущение, что его мозг разделен на четыре части, и каждая часть отвечает за каждую конечность, потому что барабанщик же играет не только руками, но и ногами… иногда еще и головой, и ушами. И я тогда сказал: нет, ребята, я не пойду после него на сцену, не хочу позориться. Но меня вытолкали, и я сыграл, конечно, слабо против него. Когда ты играешь на одной сцене с крутым музыкантом это непередаваемые ощущения. Во-первых, ты хочешь провалиться сквозь эту сцену и никогда больше не походить к инструменту. Потом приходит желание больше заниматься, чтобы хоть на какую-то толику приблизиться к высокому профессионализму.
— Часто гастролируете?
— К сожалению, нет. 2016 год был богат на гастроли. Началось все с Москвы. В Пензе проводился мультиформатный музыкальный фестиваль, посвященный русскому кино, нас пригласили. Почему они нас выбрали, не знаю. Организаторы нашли нашу запись в интернете и связались с нами. Мы там выступили, по пути заехали в Ульяновск, тоже по приглашению, тоже на фестиваль. С Ульяновска двинули в Самару, там дали два концерта в клубах. Потом играли в Саратове. В 2017 году участвовали в фестивале от радио “Тенгри”, давали отчетный концерт в Актобе, взяли второе место, кстати. Сейчас иногда играем в Самаре, Саратове — там много наших земляков. В 2014 году мы выступали на 40-летии Грушинского фестиваля. Там были именитые музыканты со всей России, тоже много знакомств удалось завести, пообщались, поиграли. Плодотворное было время.
— В Уральске даете концерты?
— Конечно, но стараемся, не больше двух- трех концертов в год, иначе будет два с половиной человека в зале. Когда существовал паб “Звук”, частенько там выступали. При Баюканском в ДК “Молодежи” давали концерты. Сейчас единственной хорошей площадкой для живой музыки у нас остался только мотобар “Два колеса”.
