«Был вояка, стал челюскинцем»
— Выбитые пулей зубы в военное время восстанавливали?
— Да. Но уже в другом госпитале, в специализированном. Это было в Свердловске, куда меня и направили. Помню большое здание. Видимо, на базе какого-то вуза. Там лежали с ранениями головы. Встречались солдаты без нижней части лица, когда язык только остался, или те, у кого оторвало нос. Страшно было смотреть на них. Я попал в отделение челюстно-лицевой хирургии. Всех, кто там лежал, прозвали челюскинцами. Мне поставили шины, скулы постепенно срослись. Зубов после ранения у меня не было, а вот корни-то остались. В общем, перед зубопротезированием меня повели выдёргивать корни в зубоврачебный кабинет. Посадили в кресло, привязали полотенцем руки за спиной и стали дёргать. Вместо наркоза за моей спиной стоял здоровенный дядька, который и держал меня, чтобы я не дёргался. Было такое чувство, будто из меня не корни зубов вытаскивают, а всю челюсть наизнанку выворачивают. Два месяца кормили только через трубку жидкой манной кашей и бульоном. В итоге комиссовали с оговоркой: «Не годен к строевой службе».
«Два раза не умирают»
— Вас наверняка и это ранение не остановило, раз Победу в Германии встретили?
— Мне в 19 лет не хотелось от фронта отлынивать. Потом и ребята подбивали, мол, два раза не умирают, поехали на фронт. Я попросился, и меня записали в команду, которая отправлялась на фронт. Помню, как привезли нас в 1944 году в Москву на Ржевский вокзал, где для фронтовиков организовали просмотр художественного фильма. Сели мы, кто где. В основном, на полу. Показывали кино «Свинарка и пастух». Это была такая радость! Мы словно на миг окунулись в мирную жизнь, расслабились и забыли о войне. Глядя на игру Николая Крючкова и Владимира Зельдина, смеялись от души. Но когда после просмотра вышли на улицу, где из нависшего чёрного неба с аэростатами моросил дождь, с невыносимой болью защемило сердце. На резком контрасте солдаты прочувствовали ужас военного времени. Кто-то даже выкрикнул: «Ребята, за мир, который мы сейчас видели, стоит воевать!»
— Вы дошли до Германии. Что-то удивляло в их укладе жизни тогда?
— В сентябре 1945 года вышел приказ о демобилизации тех, у кого было три и более ранений. К тому времени я уже состоял в специальной части, кторая занималась сортировкой документов кенигсбергского гестапо в Восточной Пруссии. Там собирали таких проверенных людей с ранениями после госпиталя. Мы жили в немецких домах. Я впервые узнал, что такое водопровод. Увидел газплиту с природным газом. Помню, как однажды открыли стенной шкаф, а там иней. Мы сначала и не поняли, что это холодильная камера в виде ниши. Спали на заграничных пуховиках, ели из дорогой посуды и отдыхали на комфортных кроватях и диванах. Наши ребята, и я в том числе, всего этого вообще никогда не видели. Мы выросли в домах с земляными полами, которые отапливались кизяками, спали на нарах. А у немцев эти блага цивилизации были уже в те времена. Солдаты засматривались на их мотоциклы, радиоприёмники. Удивлялись асфальтированным дорогам и пешеходным дорожкам, выложенным из мелких камушков…
«Мы были детьми природы»
— Всё равно считаете, вам повезло, что вы родились в то время?
— Очень повезло. Мы жили бедно, но были душевно богаты в любых ситуациях, включая голод, войну. На мой взгляд, деньги развращают общество. Наши родители – по сути, неграмотные люди, закончившие несколько классов. Но они были очень мудрыми и порядочными людьми, которые понимали жизнь. Даже отношения между соседями были совершенно на другом уровне. Мы делились последним, вплоть до мыла. Помню голод 1933 года. Тогда мне было восемь лет. Это ужасное желание поесть преследовало на каждом шагу. Я видел, как мать убивается из-за того, что не может накормить своих детей. Хлеба почти не было, мясо вообще не видели. Великим праздником было, когда родители откуда-то доставали жмых, отходы от лущения проса, отруби. Летом сажали во дворе овощи. С 10 лет ездили на плантации на прополку, где нас кормили. Зимой катались на самодельных лыжах и коньках. Летом проводили своё детство на Урале. Переплывали на другую сторону и питались там ягодами, торном, щавелем, ежевикой. Нас кормила природа, а дома ничего не держало. Не было ни телевидения, ни Интернета. И слава Богу! В дальнейшем такая закалка только пригодилась.
«Уважали учителей и знания»
— Интересно, какой предмет был самым любимым в школе?
— Русская литература и русский язык. Я был в этом отношении признанным отличником. Любил историю и географию. Постарше увлекся и математикой, как наукой, которая учит думать. Не хочу хвалиться, но «Евгения Онегина» Пушкина и сейчас могу процитировать наизусть. Тогда у нас были не педагоги, а учителя.
