Что говорят экономисты о степени влияния COVID-19 на Казахстан и об экономических прогнозах на этот год.
Хотя директор-распорядитель Международного валютного Фонда (МВФ) Кристалина Георгиева заявила — тяжелее нынешнего кризиса, вызванного пандемией, в истории фонда еще не было, но были бы другие потрясения, которые бы изменили глобальную экономику. Так считает политэконом Магбат Спанов. « Не было бы урона от пандемии, были бы потери от торговых войн — от того, что очень часто политические режимы меняются силовыми методами. Из истории мы знаем, что шоковые ситуации, которые меняют глобальную экономику, случаются 2-3 раза в сто лет», – сказал он в интервью корреспонденту центра деловой информации Kapital.kz.
Ксения Бондал
— Магбат Уарысбекович, по глобальной экономике ваша позиция понятна, а как же Казахстан?
— Самый тяжелый кризис мы пережили в 1991-1994 годах, так как у нас не было ни своей валюты, ни центральной власти, ни резервов, ни внутренних войск, ни законов на тот момент. Я всегда вспоминаю, когда в 1997 году тогдашний премьер-министр Акежан Кажегельдин покидал свой пост, он с гордостью заявил, что правительство приняло страну-банкрот, а на момент своего ухода он оставляет государство, у которого ЗВР в размере 2 млн долларов. Мы пережили тот период, так неужели мы этот кризис не преодолеем, у нас сейчас в Нацфонде 60 млрд долларов. Конечно, важно оценить, кто и как во время кризиса действует. Премьер-министра я бы не стал сейчас критиковать, потому что ситуация кризисная и нужно посмотреть, как он будет в ней себя вести. Из тех ведомств, которые точно работают неэффективно, я бы назвал министерство национальной экономики, которое не выполняло свои функции до коронавируса и во время него не выполняет. Как вы знаете, при администрации президента создан Центр анализа и мониторинга социально-экономических реформ, возникает вопрос: зачем нужна эта структура, если уже есть профильное ведомство – Миннацэкономики? Скорее всего, потому что в администрации президента не уверены в дееспособности отдельных министерств и министров. И мне непонятна роль и логика Национального банка: когда цены на нефть упали, Нацбанк резко повысил базовую ставку и через месяц ее отыграл. Он должен работать параллельно с правительством, но последние два года они редко подписывали какие-то меморандумы о совместных действиях. Вообще, до прихода в Нацбанк Григория Марченко, если правительство предпринимало какие-то действия, то делало это в сотрудничестве с финрегулятором. Я в свое время говорил, что с точки зрения уровня инфляции нам нужно стремиться к 3%. Но сейчас понимаю, что этот уровень хорош для развитых экономик, а для развивающихся допустимы цифры повыше, потому что нужно выбирать – низкая инфляция или экономический рост. Учитывая слабость казахстанской экономики, приоритетом должно быть второе. И в этом велика роль Национального банка.
— Кстати про инфляцию. Азиатский банк развития прогнозирует, что инфляция у нас в этом году составит 6%, а Руслан Даленов заявил, что 9-10%. Что думаете?
— Однозначно в этом году будет больше 10%. Середина года, а цены на товары уже выросли.
— Политика сдерживания нам не поможет?
— Бесполезно, это делается для того, чтобы доложить руководству страны, что все контролируется. Есть законы экономики, согласно им, спрос рождает предложение и, как правило, рост цен, а также снижение покупательской способности не исправить административными методами.
— И еще о прогнозах. АБР считает, что в этом году ВВП будет на уровне 1,8%, а Миннацэкономики называет 0,9%. Кто прав?
— Я думаю, что в этом году не будет роста экономики. Слишком большая волатильность на рынке нефти. Но есть позитивные сигналы – экономика кардинально меняется, например, большую роль начинает играть цифровизация, которая до 2020 года была просто лозунгом, бурно развивается интернет-торговля, которая помогает выживать хоть каким-то компаниям. Если мы не сделаем на этом акцент, то останемся на периферии экономического развития.
– Вы сейчас сказали об экономическом развитии, но тот же МВФ опасается ухудшения ситуации – банкротств компаний и, как следствие, роста безработицы. С другой стороны, некоторые бизнесмены считают, что с рынка смоет те компании, у которых не было здоровых бизнес-моделей, а останется самый сильный бизнес. Вам какая позиция ближе?
— По поводу работы бизнеса я хочу напомнить, что в Казахстане провели три масштабных легализации капитала и никогда в рамках этих программ не поднимался вопрос о том, что нужно запретить нашим компаниям хранить деньги в офшорах, для того, чтобы они вели честный бизнес, чтобы платили налоги как положено. Что касается вашего вопроса по поводу банкротств и того, кто останется на плаву, то я считаю, что выживут самые сильные компании и те, за которыми есть определенное лобби – так работает наша олигархически-монополистическая экономика. Я сказал в начале нашего разговора, что Миннацэкономики должно быть локомотивом изменений бизнес-среды, справляться с проблемами, которые годами накапливались в экономике.
— А мы сейчас опускаемся на дно кризиса? Как считаете?
— У падения нет дна. У нас официальные данные по безработице не соответствуют реальности. Посадив людей на месяц дома без работы, стоит ожидать ухудшения криминальной обстановки, поскольку лишь у небольшой части населения есть накопления для того, чтобы, не работая, прожить 3-4 месяца. И 42500 тенге ситуацию не спасут.
Лучше оценивать текущую ситуацию не с точки зрения того, на каком расстоянии от дна кризиса мы находимся, а сравнивать ее с ситуациями разных годов. По ВВП нам стоит стремиться к 2012 году, когда он составлял 12 тыс. долларов на душу населения.
— Некоторые бизнесмены считают, что к весне следующего года мы начнем расти. У вас какие мысли?
— Думаю, что эти бизнесмены большие оптимисты. До пандемии я разделял это мнение, но сейчас пересмотрел свою позицию. Многое будет зависеть от тех мер, которые будет предпринимать правительство. Но с учетом уже сделанного государством, предполагаю, что разгребать последствия от этого кризиса нам в лучшем случае придется 2 года, в худшем – 5 лет.
фото kapital.kz
