В минувшее воскресенье город простился с Николаем Григорьевичем Чесноковым, ветераном Великой Отечественной войны, почётным гражданином Уральска, лауреатом премии Союза писателей России «Они сражались за Родину», старейшим журналистом Приуралья, автором книг об истории нашего края: «На куполах – столетий отблеск», «Расправа. Голод», «Город малиновых зорь», «Исторический провал», «Лихолетье». Он прожил долгую жизнь – в мае этого года ему исполнилось 89 лет. До конца дней сохранил ясность ума, интерес ко всему происходящему. За два дня до кончины он участвовал в торжествах, посвященных открытию памятника Никите Савичеву, уральскому краеведу девятнадцатого века.
Мы, младшее поколение журналистов, за глаза называли его патриархом. Не из-за разницы в возрасте, конечно, — из чувства уважения к его мудрости, несуетности, доброжелательности.
За всё время нашего знакомства (а это – сорок с лишним лет) я никогда не слышала, чтобы он на кого-то повысил голос, кого-нибудь осудил, на что-то пожаловался.«Русский человек и в счастье тих, и в несчастье бодр», — этому афоризму Гавриила Державина он, казалось, следовал всю жизнь.
Коллеги-журналисты знают, сколь категоричен был Николай Григорьевич, когда к нему обращались с просьбой дать интервью. На любое предложение рассказать о нём на страницах печати мы встречали короткое: «Нет!» Мне повезло, хотя сначала я тоже услышала его отказ.
— Интересно Вы рассуждаете, Николай Григорьевич! Сами всю жизнь в газете проработали, прекрасно же знаете, что бывает, если журналист не выполнит задание редакции. Почему Вы мешаете моей работе?
— Ну, ладно, — согласился он. – Приходи, расспрашивай. Только с одним условием: никаких записей вести не будешь. Что запомнишь, то и твоё.
Мы проговорили часа три. Я не сделала в блокноте ни одной записи. Рядом с нами сидела его жена, Ида Алексеевна, с которой они прожили вместе шестьдесят четыре года. Зная условия нашего договора, она очень переживала за меня. Уловив момент, когда Николай Григорьевич вышел из комнаты, она прошептала: «На материал-то набирается что-нибудь?» — «Вроде, набирается»,- так же шёпотом ответила я.
Очерк «Защитник Отечества» был опубликован в «Надежде» в мае 2010 года.
Да простит меня читатель, но я процитирую некоторые абзацы из этой публикации.
… Отчий дом Николая Григорьевича стоял на берегу Урала, в Новосёлках, месте столь же древнем в истории нашего города, что и Курени. Отец работал в лесничестве, мама охраняла домашний очаг. Сказать, что на выбор профессии влияло домашнее воспитание, — неверно. Но был Урал – поилец и кормилец, бережное отношение к которому передавалось из поколения в поколение и рождало чувство Родины.
С крутого берега открывал он даль неоглядную, приучал к тому, что мир не кончается у границ собственного двора. Проводниками в этот мир становились книги. Их притягательная сила была столь велика, что однажды и самому захотелось сочинить нечто своё, заявить миру о своей неповторимости. Но таких «неповторимых» , оказывается, было не так уж мало. Ровно столько, чтобы появилась в школе №32, где учился Николай Григорьевич, своя «Литературная газета», пусть стенная и размером в один лист ватмана. Но не с этой ли ребячьей забавы начался для Чеснокова путь в журналистику?
… Утром 22 июня 1941 года со школьной футбольной командой он был на стадионе. Матч уже заканчивался. Когда среди играющих появился Славка Горшенин и сообщил испуганно и растерянно: «Сейчас Молотов по радио выступал, сказал, что война началась».
Над ним посмеялись:
— Эх ты, струсил! Да через неделю-другую наши победят!
Все тогда верили, что «броня крепка и танки наши быстры»! Идеология была сильнее реальности.
Огромность беды поняли не сразу. Ушёл на фронт старший брат Евгений, и дома сразу стало как-то тише. Суровый голос Левитана вещал из чёрной радиотарелки: «После тяжёлых и кровопролитных боёв наши войска оставили…» В Уральске появились беженцы, в школах стали размещаться госпитали. Почтальона ждали и боялись. После него то в одном, то в другом доме слышались женские рыдания.
Но в военкомате, куда, как на службу, ходили пацаны, говорили: «Рано вам воевать! Учитесь пока…»
Направление в Ленинградское училище связи, разместившееся в Уральске, Николай Григорьевич получил лишь в сорок третьем году. Но учиться пришлось недолго.
Семнадцатилетний курсант был отправлен на фронт. Его проводили без слёз и причитаний, словно в недолгую поездку. Это потом он узнал, как безутешно несколько дней кряду плакал отец в опустевшем доме.
(Много лет спустя, я ворвусь в редакционную комнату, где работал Чесноков, с возгласом-паролем: «Любовь ещё быть может?» — так из предложения классика, убрав лишь запятую, мы превратили эту фразу в утверждение, — и не увижу в ответ его улыбки. Он посмотрит на меня отсутствующим взглядом.
