Однажды, где-то в 60-е годы, мы отдыхали у озера (в Илеке Оренбургской области). Я проснулась на ранней зорьке. Над озером и лугом стоял густой туман. Вдруг туман мгновенно будто сжался в белую пелену, несколько секунд завис над землей, а затем пелена, как покрывало, пала на Землю. И трава покрылась росой. Это было такое чудо! И это посчастливилось увидеть мне. Я была потрясена. Человечество давно знает, что есть семь чудес света. И мы не думаем, что радуга, полярное сияние, облака, снег, пение соловья, рождение птенца – это тоже чудо. А разве не чудо, когда из 2-х разнополых клеток при их слиянии начинает развиваться живое существо. То ли тигренок, волчонок и, наконец, человеческий ребенок.
Я – по профессии акушер-гинеколог. Не знаю, как кто, но я всегда ощущаю радость и даже восторг, когда вот он только что родился, орет, сучит ножками и ручками. Вот оно – живое! Это ли не чудо? Чудо природы, как и сам человек. И я думаю, что Человек и есть главное чудо, генетически сложнейшее явление. И от того он требует особого к нему отношения.
Так ли мы к нему относимся? Известно, что врач – самая древнейшая профессия. Врачевать умеют и животные, и уж, конечно, как человек стал человеком, он вынужден был защищать свою жизнь и здоровье. С тех пор, а это неизвестные миллионы лет, чудо из чудес – человек стал искать способы лечить свои недуги, а еще и оказывать помощь другому человеку.
Выросла я в Илеке Оренбургской области. Никогда не мечтала стать врачом. Изначально хотела быть артисткой, а в старших классах сильно увлекалась астрономией. Это было упоение. Все 10 классов была круглой отличницей. Математика, физика, черчение – от зубов отлетали. Но учить меня было некому, чтобы ехать в Ленинград и получать техническую специальность. Поступила в Оренбурге в медицинский институт. Как было трудно учиться, где мечта «от сессии до сессии» (как в других вузах) была не про нас. Опрос был ежедневный, а объем заданного — чудовищно большой. Но что делать: «Очи бачили, шо брали». На пятом курсе уже у каждого определился профиль. Мне нравилось акушерство. На практических занятиях нам кое-какие манипуляции давали. Научилась ручному отделению последа, несколько раз доверяли медаборт. Я вела роды и кое-что еще. Все у меня получалось, и я полюбила медицину.
В группе подшучивали: «Быть тебе личным гинекологом Фурцевой» (член президиума ЦК КПСС, министр культуры СССР). Как ни смешно, но эти навыки мне очень пригодились. После 5-го курса была двухмесячная профильная практика. Я проходила ее в Илеке. Мне повезло: местный гинеколог ушла в декретный отпуск, и мне выпало и вести прием в женской консультации, и работа в родильном отделении. Кстати, я самостоятельно делала аборты. И там же получила потрясающий урок на всю жизнь. Одна ушлая бабенка уговорила меня тайно сделать аборт молодухе, которая росла приемной дочерью, уверив, что у нее срок 8 недель. И угораздило же меня не проверить на срок. Когда во время аборта выпала пуповина далеко за 12-недельный срок – у меня был шок. Сразу пронеслась мысль: «Все! С дипломом каюк, а если потеряю распутницу – мне срок!» Но со мной была опытная акушерка. Она придавила меня к стулу и приказала: «Делай!» Вот где, действительно, «глаза страшатся, а руки делают». Все прошло благополучно, а через два часа наша молодица сбежала. И, слава Богу, жива до сих пор, родила двух детей, всю жизнь удачно замужем.
После выпуска из института были обязательны направления на работу. Получил образование – будь добр отработать три года, куда тебя пошлют, вплоть до Оймякона. Мне повезло, я получила работу на станции «Казахстан». Больничка была вполне по времени: амбулатория на 4 кабинета приема, общий стационар, отдельное родильное отделение. И в начале мне дали работу по специальности. Я вела прием женщин, на мне был роддом, гинекологические больные в стационаре, медаборты. Через два месяца начмед мне объявила, что она сама гинеколог и больница во втором специалисте не нуждается. Меня посадили на общий прием. В общем, я стала нейротерохеро. Что делать? Я не знала, что имела право отказаться и уехать. Но такова судьба. И понесло меня по кочкам. Я оказалась единственным мобильным врачом. На мне и общий прием, и вызовы на дом, и на полустанки, и в ближайшие поселки. Кроме того, и роддом был вменен мне в обязанность, так как сама начмед страдала паркинсонизмом, трясущими руками ничего не могла делать. Моя жизнь стала каким-то кошмаром. Вот когда покой нам только снится. Но у врачей моего поколения была другая идеология, чем у многих современных. Главная установка в жизни – быть нужным людям. И не скрою – я радовалась, что я, девочка, выросшая практически без родителей, стала необходимым человеком. Я даже ликовала: «Я – врач!».
Именно эта убежденность стала ведущей в моей жизни. Ни от какой работы я не отказывалась. Не думала об оплате, о зарплате, не претендовала на переработку. И меня население уважало. Работала как умела. И при всей занятости еще успевала читать специальную литературу и даже конспектировала. А выезды на вызовы – на лошади, на попутном тепловозе, а на самой станции – пешком.
Запомнился неординарный случай. Однажды зимой на лошади, запряженной в сани, приехал молодой мужчина. На кошаре днем ранее жена родила девочку, а детское место до сих пор не выходит. Что делать? Поехали. Осмотрела роженицу: пуповина мотается, в матке второй плод в тазовом предлежании. Вскрыла плодный пузырь без особого труда, извлекла очень худенького живого мальчика, сделала ручное отделение последа. И вернулась домой, то есть в больницу. А однажды меня угораздило «прогуляться» и на тракторе. Была суббота 15 марта 1964 года. В 10 часов утра приехал мужчина весь в слезах – у жены маточное кровотечение – выкидыш. А на улице снежная пурга. Село в десяти километрах. Погода не летная, но надо ехать. Дорога забрала весь день. Что такое железная кабина трактора? Я окоченела. И вот где-то к вечеру тракторист объявил: «Доктор, что делать? Мы приехали назад на станцию…» Я ответила: «Поехали снова!» К тому времени погода улеглась, даже где-то замаячила луна. Доехали быстро. Женщина была жива. Я руки в горячую воду, удалила плодное яйцо. Женщина чувствовала себя неплохо. Поехали назад: на мне больница и роддом.
Вот такая была у нас идеология. Но чего мне это стоило – три дня температура 40, лежу дома пластом. А 16 марта позвонила дежурная с коммутатора: «Тамара Ивановна, куда вы пропали? Вчера в Илеке умерла ваша мама». (Это была моя бабушка, которая вырастила меня, и я звала ее мамой). Ну что же, положение хуже некуда. До Илека 50 км, дороги нет, заносы и я с температурой 40. Вот так я не хоронила самого дорогого мне человека…
Весной того же года моего мужа перевели в Уральск. Он был машинист-инструктор. Я начала работать в городском роддоме. Нас было 17 врачей. Два месяца – работа в родзале, два – в гинекологии и… полетела я по санзаданиям, как самая молодая и самая мобильная. Это был кошмар! Полеты я переносила очень тяжело, порой до потери сознания. Но наш дражайший шеф и слышать не хотел, хотя пилот однажды вынес меня из самолета и, положив на землю, сказал: «Вот, не знаю, кому оказывать помощь!» После этого командир эскадрильи объявил шефу, что больше меня на борт не возьмут. Но иногда на наиболее сложные случаи шеф просил меня лететь. Он меня ценил и доверял мне сложные задания, когда мы уже бок о бок шесть лет работали в гинекологическом отделении облбольницы. В это время я жила в отдельном доме на территории больницы. И доставалось же мне! Хирурги, как только узнали, что рядом гинеколог, им стало просто необходима моя консультация при поступлении женщин с острым животом. Нас было три врача в отделении, которое открылось 25 января 1965 года. Дежурантов в ночное время два года не было, поэтому отдуваться приходилось мне, так как я заведовала отделением. Потом отказалась, и пришел Берлянт – наш «мавр» который не давал нам роздыху.
Именно в это время произошел неординарный случай в одной районной больнице. Дело шло к вечеру. Пилоты доставили меня до пункта назначения и улетели, так как заканчивалось летное время. В райбольнице два хирурга первой категории, гинеколог, два терапевта (одна из них, умничка, давала наркоз). И при всей этой армии врачей такой катастрофический случай: беременность 36 недель, двойня, нефропатия II-III степени, полная отслойка плаценты, гибель плодов, кувелеровская матка. Что же, прогноз – хуже некуда. Чего (хотелось заорать: «какого Черта?») ждали врачи? Ведь беременная (кстати, биолог из Таджикистана) поступила с болями еще утром. При наличии двух хирургов можно сделать кесарево еще при поступлении — и не было бы такого приговора. Возможно, были бы спасены дети и спасена матка. Ведь при такой патологии, возможно, достаточно вскрыть плодный пузырь. Но и этого не было сделано. Наружное кровотечение при преждевременной отслойке детского места бывает небольшим. Но кровопотеря идет, пропитывая матку. Что же, ситуация аховая, при том, что женщине 24 года и беременность первая. Я сказала пациентке, что матку необходимо удалить. Ответ ее меня удивил: «Доктор, делайте, что нужно». Во время операции была остановка сердца. Словом, натерпелась я, меня колотило. Да еще был октябрь, больница не отапливалась. Поставили два обогревателя, дали мне меховую куртку, а меня все трясло. Утром за мной «пригнали» самолет. Я подошла к женщине, она, видя мое состояние, сказала: «Доктор, не бойтесь, я выживу!» И выжила, как я узнала потом, она уехала к себе на родину.
Вот такие «радости» случаются у акушеров-гинекологов. А еще и «шалости» медработников, от которых мы очень рисковали своими жизнями. Дело было в конце октября. Вызов на Челкар, послеродовое маточное кровотечение. В Уральске уже выпал снег, самолеты поставлены на лыжи. Летим, я волнуюсь, знаю, что за минуту может случиться очень большая кровопотеря с летальным исходом. Прилетаем, снега нет – кочки. Пилот объявляет, что посадить самолет не может. Озеро с краев уже со льдом, но садиться опасно. Что делать, надо рисковать, родильница может погибнуть, да и неизвестно, жива ли она еще. Садимся на краю озера. Я бегу в родхату (благо, она близко). На рахмановской кровати лежит родившая. Никакого кровотечения нет и не было. При осмотре – разрыв задней спайки. Я наложила три шва, что обязана была сделать акушерка. Но родильница оказалась фельдшером из данного медпункта, и там, видимо, сообща решили вызвать самолет, хотя можно было и не ушивать такую степень. Ведь мы рисковали. Когда сели, лед поскрипывал.
Вот так, современные эскулапы, работало наше поколение врачей, и была благодарная отдача. Надо сказать, за 25 лет лечебной работы я не потеряла ни одну женщину. Буду сидеть неотступно (как клушка) день, два, но не уеду, пока не буду уверена в благоприятном исходе. Вот такой у меня характер. Еще 16 лет я преподавала в медучилище Уральска. Может, я действительно что-то унаследовала от кур. Ведь по гороскопу я — Водолей, а родилась в год Курицы. Шутки, конечно, шутками, но здоровье-то мое поизносилось, и я как та чернильница: «старая и ржавая живу теперь в отставке». 40 лет страдаю бронхиальной астмой, стенокардия, все суставы ног и крестцового отдела позвоночника адски болят. Сердечный ритм нарушен уже лет пять. А еще с некоторых пор стали возникать приступы пароксизмальной тахикардии до 300 ударов в минуту. И так как на «103» нет необходимых средств, меня три раза таранили в кардиодиспансер. И все три раза там давали отказ в госпитализации. И все потому, что у меня бронхиальная астма. И как не смешно и горько, но все время я попадаю на одного дежуранта. В последний мой «визит» врач выговаривал фельдшеру (я это слышала): «Что ты ее привезла? Мало, что у нее бронхиальная астма, так еще и лекарственная непереносимость». И в очередной раз отправил меня домой. 15 км по кочкарнику туда и 15 км уже на такси обратно. Это я заслужила?
А еще хочу обратиться к нашему министру здравоохранения: когда закончится эта бесконечная перестройка в медицине? Мало, что женские и детские консультации объединили с общелечебными, где больные гриппом, туберкулезом, заразными кожными заболеваниями, так еще и установили строгую нагрузку для врача, ни в коем случае на одного больше. Эти бесконечные очереди, эти ограничения, эта нехватка кадров. На нашем участке два года не было врача. Почему при плохом социализме даже на совхозных точках были медработники? Почему разделили аптеки по поликлиникам, и я 15 дней была без очень важного лекарства, хотя могла получить его в других аптеках, как это было раньше. Все усложняется, становится недоступнее. Больные идут к экстрасенсам и лекарям, хотя, как я полагаю, пользы и от них нет. Страшно становится жить без советской власти, когда человек был главной ценностью. И забота была существенная.
Есть стихотворение Э. Асадова «Молитва»:
Всемогущий Боже!
Помоги любя, Всем, кто сам не может
Защитить себя –
Старцу и ребенку,
И птенцу в гнезде,
Может быть, волчонку,
Если он в беде.
Вот так, живем, надеемся на Бога…
Тамара ЛАРИНА,
фото Георгия СЕМЕНОВА
