Дети войны ~ Газета «Надежда»

Детская память очень цепкая, она хранит даже то, что хотелось бы давно забыть. Например, войну, накрывшую черной паутиной тревог, голода и смерти самые нежные годы сотен тысяч советских девчонок и мальчишек. Среди них – ветеран педагогического труда, «Учитель-методист», педагог высшей категории Валентина Михайловна ЧЕБОТЕНКО, урожденная Чернилевская. Она делится с «Н» своими воспоминаниями.

Отец
– Я родилась в 1936 году в городе Сталиногорске, Московской области. Хорошо помню начало войны. Папу, Михаила Иосифовича Чернилевского, призвали в первые же дни. Я несколько раз ходила с ним на сборный пункт, крики мужчин, слезы женщин невозможно забыть. Нас с отцом несколько раз почему-то отправляли домой. Но настал день, когда его оставили. Его слова: «Одна дорогу домой найдешь?» – были последними. Очень хотелось плакать. Наклонив голову, кивнула и пошла. По рельсам. Город молодой, много заводов химической промышленности, и рельсы тянулись через весь Сталиногорск. Дома ждали мама, Фрида Рудольфовна БЕЙМ, и брат Витя, старше меня на два года.
Всю войну наш папа считался без вести пропавшим. Подробности я узнала только в 2014 году, когда в руки попал его архив. Он служил санитаром и писарем в 137-м военно-полевом госпитале при 20-й армии. На фронте отец оказался в конце июня 1941 года. После оставления Могилева, его часть отходила в район Рудни и Орши, затем – к Смоленску. Под натиском фашистов наши войска отступали и госпиталь оказался на передовой линии. К утру 2 сентября эвакуация раненых была завершена, и отца с двумя однополчанами военврач II-го ранга Ларионов оставил в деревне для охраны амбара, где хранились ящики с медикаментами, пообещав транспорт через пару часов. Так и не дождавшись машины, бойцы переоделись в «гражданку» и стали продвигаться на восток, но попали в плен. Несколько безуспешных попыток сбежать закончились для отца госпитализацией в лагерный лазарет. Как непригодный к работе, он был оставлен в санчасти. В апреле 1943 года в числе других инвалидов его отправили в Могилевский лагерь, затем в Новое Вильно, потом в Ригу. К сентябрю 1944 года больных и инвалидов на пароходе доставили в Данциг, а затем на эшелоне в город Торн (Польша), где он пробыл до января 1945 года.
Из этого лагеря эвакуировали всех, кто мог самостоятельно двигаться, отец остался, как тяжелобольной. В ночь на 6 января, воспользовавшись тем, что охрана лагеря уменьшилась, он в составе группы из 30 человек военнопленных бежал. Двигались лесом и через два дня встретились с авангардом Красной Армии. Прошли несколько проверок в полевой военной комендатуре, затем в отделе госбезопасности в Праге. После медкомиссии в феврале 1945 года, вновь был направлен на фронт в качестве военного строителя-сапера. Освобождал Польшу и дошел до Берлина. Демобилизовался 1 января 1946 года, а 10 января приехал к нам в Казалинск. Это был День Неописуемой Семейной Радости.

Эвакуация
– Помню монотонные громкие слова по радио: «Граждане, объявляется воздушная тревога», мама несет меня на руках, Витя с мешочком «ценных бумаг» идет рядом в бомбоубежище – свежевырытую землянку с накатом, засаженным свежей зеленой травкой. Внутри крестьянские лавки, оцинкованный бак с питьевой водой под замком, керосиновая лампа. Нас усаживают, снаружи вешают амбарный замок. Мама среди других активисток уходит гасить фугасные бомбы.
Мама-немка понимала, что оставаться в городе нельзя, и с двумя чемоданчиками поехала с детьми к родным в знаменитое по Отечественной войне 1812 года село Тарутино Калужской области. Здесь вся ее родня: родные сестры Маргарита, Альма, Лилия, Ида, братья Гриша и Роман, бабушка Анна. В начале сентября 1941 года началась эвакуация немецкого населения. Так как папа-украинец был в действующей армии, то наша семья могла остаться. Но мы со всей немецкой семьей отправились в Казахстан. В музее «Старый Уральскъ» хранится это извещение об эвакуации вместе с другими документами. На сборы дали сутки, но разрешалось брать из своего хозяйства все, что сможешь унести – мебель, посуду, постельное белье, в том числе перины.
Ехали «товарняком» 13 суток. В дороге нас подкармливали, – на больших остановках мама в оцинкованных ведрах приносила суп из верблюжатины. Высадили нас ночью в степи и повезли в аул Майдакуль Казалинского района Кзыл-Ординской области, где были приготовлены саманные дома. Они оказались без рам, стекол и крыш. Здесь нашли приют 42 немецкие семьи. Пуховыми перинами затыкали оконные проемы, отапливались камышом, но выжить в таких условиях было почти невозможно. В первую же зиму от голода и холода умерло сорок семей. На отшибе стояло небольшое глиняное сооружение, где свои последние дни доживал одинокий старец Отто. Без отопления и пищи. Помочь было некому. Позднее, в 1944 году, прибыли переселенцы-чеченцы. На них было страшно смотреть – голодные, обезумевшие люди. В отличие от немцев, их хватали, где кого застанут, без семьи и какого либо имущества, и отправляли в зарешеченных вагонах.
Наша семья выжила чудом, благодаря маминому рукоделью, – она вышивала крохотные носовые платочки с цветком в углу, которые обменивались у бригадира за горсть пшеницы. И еще она очень вкусно готовила, прекрасно музицировала, играла на гитаре, фисгармонии (маленький орган), уже в зрелом возрасте освоила аккордеон, была светлым, замечательным человеком и умела находить общий язык со всеми.

Школа
– Русской школы в ауле не было. Маме как-то удалось получить разрешение на переезд в Казалинск, чтобы мы с братом могли учиться. Помню 5 декабря 1943 года. Мороз, чистый, большой толщины снег, пожитки и я на верблюде. Сидела задом наперед, – боялась верблюжьей морды и его плевков. А десятилетний Витя все 72 км шел пешком. Ночевали в снежной степи, устраиваясь между верблюдами, в костре отогревали пироги с тыквой.
Как семья военнослужащего мы получали госпособие, которое в Казалинске отдавали за съемное жилье. Вскоре нам в нем отказали, поскольку отец был «без вести пропавшим». Без пособия стало еще труднее. Мама и тети устроились на работу в горпромкомбинат, шили нижнее солдатское белье, вязали носки, варежки, за что получали хлебные карточки. Всю ночь строчили машинки вокруг одного фитилька в бутылочке с керосином. Потом маме удалось устроиться на работу в детскую колонию поваром. Тем и жили. Ни света, ни радио, ни часов у нас не было. Мама спала на твердой крестьянской скамейке, приставленной к нашей с братом кровати, и на работу убегала затемно.
Осенью 1944 года я заболела брюшным тифом. Температура за 40, кожу снимала ленточками с груди и живота. Учиться начала лишь с ноября и моя первая похвальная грамота за отличную учебу далась нелегко. В дальнейшем, несмотря на огромные трудности – разруху, холод и голод (хлеб еще долго был по карточкам) – учились мы старательно и каждый год получали похвальные грамоты.

Уральск
– Отец нашел нас в 1946 году и тогда же по его ходатайству с нас были сняты репрессии. Но еще много пришлось пережить унижений и настоящей нищеты. Послевоенные годы были очень тяжелыми. Отец до войны окончил в Ленинграде курсы финансистов и сначала пытался найти работу по специальности «инспектор-ревизор». В поисках работы начались переезды из города в город. Из Казалинска в Джамбул, затем в Уральск, где и осели в 1948 году. В 1950-м мама родила брата Володю. Отец был отличным работником, в газете о нем писали, как о высоком профессионале, добавляя слова «беспартийный большевик». Кстати, партбилет он положил на стол, когда женился на маме, родители не отдавали ее без венчания. Так вот время от времени отца просто увольняли с работы, хотя сами чуть не плакали: «Так требуют», — объясняли. Но последние 20 лет жизни (он умер в 1974-м) папа занимал должность главного бухгалтера в УМСР треста «Уральскпромстрой».
Я окончила семилетку (школа №14) с отличием, но в старшие классы элитной женской школы №1 меня не приняли, потому что семья из репрессированных, а в этой школе работали лучшие учителя города. Поступила в СШ №5, она была тогда на Чапаевской улице. Мужскую школу именно в тот 1951 год сделали смешанной. Контингент учащихся – из Куреней. В память о школе на локте остался шрам. Школу я окончила с «серебряной медалью», затем физмат Уральского пединститута им. А.С. Пушкина по специальности «учитель математики и черчения». Училась на повышенную стипендию. Восемь лет проработала учителем в сельской школе Акмолинской области, вела математику, пение, хор, исполняла обязанности старшей пионервожатой на общественных началах. Затем в Уральске – шесть лет в СШ №5, а последние 23 года – в СШ № 32.
Брату Виктору повезло больше – учился в СШ №6. Талантливые ребята вышли из ее стен: Байбурин, В. Путенков, Лев Волейко. Учебников у нас не было, и Витя ходил к однокласснику Черных, отец которого работал в облисполкоме, занимался по его учебникам. Окончил брат школу с «золотой медалью». Однако поступить в Свердловский политехнический институт на физико-технический факультет не удалось, – нужна была «кристально чистая биография».
Мы часто сидели без хлеба, а Виктор не мог уплатить 75 рублей за полугодие, учась в старших классах. Помню, отец писал заявление, и брату разрешили окончить школу «бесплатно», как «золотому медалисту». Он был очень одарен музыкально, но об учебе в музыкальной школе и думать не приходилось. Брат сумел самостоятельно научиться играть на гитаре и аккордеоне. Он все-таки окончил Свердловский политехнический институт, факультет тяжелых и цветных металлов. Преподавал в техникуме города Каменск-Уральский Свердловской области. Затем работал на Павлодарском алюминиевом заводе ведущим специалистом. И в институте, и на заводе он руководил художественной самодеятельностью, как член парткома, занимался общественной работой.
Главное, что мы все выжили и стали достойными людьми, сумев не потерять человеческое достоинство и веру в справедливость.