Александр ЖУРАВЛЕВ: “Менять нужно, в первую очередь, себя”
Editor
Рок-музыка была и есть выражением протеста против шаблонов и стандартов. Поэтому она разнообразна и порой противоречива — может быть мелодичной и нежной, как “Beatles”, а может быть жесткой и драйвовой, как “BlackSabbath” или “Megadeth”. Отдельного разговора достоин русский рок. Появившийся в эпоху тотальной несвободы, он породил много талантливых и свободных духом людей, которые среди всеобщего гула одобрения выкрикивали свое решительное “Я против”. Для кого-то это может стать открытием, но наш город тоже взрастил немало рок-музыкантов. Существовало даже такое понятие, как “уральский рок”. К сожалению, в Уральске остался только один коллектив, который пишет и исполняет собственные песни, дает концерты и даже выезжает на гастроли — “Точка Невозврата”. Наш корреспондент встретился с руководителем группы Александром Журавлевым, который рассказал о своей команде. Так жив ли еще сегодня рок-н-ролл?
Роман ДРОЗДОВ
— Александр, Вашарок-группа еще дает концерты?
— Да, у нас есть коллективы более старые, чем мы, но они уже не выступают.
— Когда и как все начиналось?
— Наша группа недавно отпраздновала 13-летие. Образовались мы в 2009 году, хотя играть я начал в 80-х еще семиклассником. У нас была группа “School boys” — в середине 80-х началось послабление на американизмы, и такого рода словечки были в моде. Сначала мы играли на школьных мероприятиях, года через два-три нас приглашали выступать в Проектный институт. Тогда в каждом проектном институте, на каждом заводе, на каждой фабрике была аппаратура, были возможности и свои музыкальные коллективы. Потом была служба в армии, служба в органах, и только в 40 лет я снова вернулся к музыке. Все началось с покупки барабанов. Начал вспоминать прежние навыки — выходило, конечно, коряво. Потом подтянулись мои одноклассники, с которыми мы играли в этом школьном ансамбле. Два человека – Нариман Молдагалиев и Валера Водолазов. Мы собрали в гараже какую-то аппаратуру и начали играть “каверы”. Затем к нам пришел Юра Севрюгин – профессиональный музыкант, бас-гитарист, прекрасный поэт и композитор, и он начал нас подтягивать. Не было задачи стать настоящими музыкантами, выступать на концертах. Это было хобби. На одном фестивале под названием “Бешбармак” мы познакомились с нашим будущим гитаристом и вокалистом. Он сидел возле своей палатки, играл что-то. Мы познакомились, посидели, послушали и пригласили его к нам в группу. Так появился у нас Саша Крыгин. Это было летом, а уже осенью мы дали наш первый концерт в клубе “Гараж”, на берегу Урала. Через наш коллектив за эти 13 лет прошло огромное количество музыкантов, все привнесли свою частичку души, свое видение.
— В детстве мечтали стать музыкантом?
— Нет, мечтал стать хирургом. Но с седьмого класса играл в группе, хотя не думал о музыкальной карьере. Мы этим занимались чисто ради удовольствия. Уже в более зрелом возрасте понял: заниматься музыкой это тяжелый труд. Чтобы качественно звучать, чтобы твоя музыка нравилась слушателю приходится адски потрудиться на репетициях, заниматься аранжировками и т. п. Это не просто, особенно сейчас, когда столько времени упущено. Одно дело в 20- 25 лет учиться, осваивать, запоминать, а сейчас, годы берут свое, есть определенные житейские обстоятельства — мы все уже давно семейные люди, и не всегда можно позволить себе уделить этому много времени.
— Кто Вы по профессии?
— В настоящий момент я, как частный предприниматель, работаю автослесарем, занимаюсь ремонтом автомашин. До этого 12 лет проработал в госавтоинспекции.
— Уральский рок – он какой?
— Никакой. В настоящий момент его нет. Может быть пойду против основного течения, поддерживающего советский и русский рок, но скажу, что главное в роке — это музыка, звучание и качественная поэзия, а не социально-политические вопросы. Политика и музыка – вещи несовместимые. И у нас такой подход, что мы не касаемся политики. Мы пишем про настоящее, прошлое, про какие-то житейские проблемы — про то, чем мы все живем. А уральский рок был чересчур социально-политический. Вот, мол, страна г-но, надо что-то менять. Менять нужно в первую очередь себя самого. Считаю, в музыке не должно быть политики, а русский рок, он по сути на этом построен. Он построен на бунтарстве, а не на качественной музыке. Возьмем “Beatles” и “Rolling Stones” – в их текстах вообще нет ничего политического. Иногда только, очень редко, когда возникает какой-то политический взрыв, как например, война во Вьетнаме. И то “Битлы” написали всего одну песню на эту тему.
— То есть Вы не согласны, что рок – это бунтарство?
— Согласен. Русский рок – это бунтарство и еще какое. Но это уже данность и от этого никуда не денешься.
— В названии вашей группы “Точка Невозврата” тоже чувствуется бунтарский дух…
— Ни в коем случае. У нас другой посыл. Точка невозврата – это вообще авиационный термин. Когда самолет летит из точки А в точку Б и, пролетая определенное расстояние, наступает такой момент, когда вернуться в точку А уже невозможно, даже если возникла какая-то аварийная ситуация, — это и есть точка невозврата. Тогда пилот прилагает все усилия, чтобы дотянуть самолет до точки Б. То есть, в более глобальном смысле, существует только один единственный миг – это наше настоящее, в прошлое мы уже никогда не вернемся, даже если очень захотим. Название принес в команду Юрий Севрюгин. Его уже нет в нашем коллективе, но это была его идея.
— Вы определяете себя, как софт-рок. Что характеризует это направление? Он более буржуазный, более конформистский?
— Да, наверное, так и есть. То, что мы играем по сути и роком-то назвать сложно. Софт в переводе означает “мягкий”, поэтому мы играем без тяжелых гитарных рифов, наши вещи ближе к блюзу, к джазу, к бардовской музыке.
— Тогда что для Вас означает рок, чем он отличается от “попсы”?
— Русский рок всегда выражался не столько в музыке, сколько в тексте. И это не совсем правильно. Нужно подтягивать музыку. К счастью, сейчас это уже понимают. Молодые музыканты сегодня имеют доступ к огромному количеству информации, они знают, что такое качественная музыка. И даже западные музыканты говорят, что многие музыканты из постсоветского пространства начинают не только догонять, но даже обгонять их в хорошем качественном и правильном звучании. В эпоху «г-внорока», как мы его называем, было все равно, как ты играешь, главное: «Долой всех! Да здравствует анархия!» Это неправильно. В роке важна текстовая нагрузка и качественное музыкальное произведение. Музыка — это своего рода математика, в ней все должно быть точно выверено. В “попсе” вообще все просто: “хлопай ресницами и взлетай”. Но хочу сказать, многие превратно понимают слово “попса”. Есть поп-музыка, есть рок, джаз, блюз, а есть именно “попса”. “Попса” — это уничижительное название некачественной музыки с отвратительным текстом и двумя аккордами, на которые наложена куча эффектов. Вот Стинг – это “попса”? Нет, эта качественная поп-музыка, он играет брит-поп. Но какой же кайф его слушать! А что “Beatles” – это рок что ли? Какое они вообще отношение имеют к року? Это тоже брит-поп. Да, они создали этот стиль. Это мое мнение, и я даже знаю людей, которые будут меня критиковать за это, но я никогда не считал “Битлов” рок-группой. А некоторые считают их еще и прародителями рок-н-ролла. Но ведь рок-н-ролл зародился не в Британии, а в Штатах, как и блюз, как и джаз, как и хард-рок.
— Как Вы относитесь к табуированной лексике в песнях?
— Не приемлю. Зачем? Русский язык настолько богат, что можно прекрасно выразить свою мысль, какой бы экспрессивной она не была, не прибегая к мату. Это допустимо где-то в узком кругу, но так, чтобы миллионы слышали… Есть границы морали.
— Что думаете о Егоре Летове — лидере группы “Гражданская Оборона”?
— К Летову я отношусь настороженно. Как уже говорил, не люблю музыку, где много политики, тем более таких анархических манифестов, что нужно разрушить все до основания и построить новый мир. Что можно построить при анархии? Ничего. Нужно ли быть против всего? Нужно быть против качественной музыки, хороших слов? Что это за подход? Я не понимаю.
— Какая музыка оказала на Вашу группу большее влияние?
— Мне нравится “Сплин”, ранний Гребенщиков, “Машина времени”, Никольский, “Воскресение”, “Ума Турман”. К тому же я слушаю Агутина, у него очень качественная музыка. Несомненные эталоны – это, конечно же, “Deep Purple”, “Pink Floyd”, “AC/DC”, “Aerosmith”. Очень нравится канадская команда “Nickelback”.
— Некоторые Ваши песни по манере напоминают российскую группу “Чиж и Ко”?
— “Чиж”, да, это чистый блюз. У нас есть несколько вещей, которые напоминают Чигракова. Я даже как-то хотел пригласить его сюда, чтобы он нас послушал. Я познакомился с его директором, позвонил ему, тот сказал, чтобы я поговорил лично с Сергеем. Они как раз выступали в Самаре, затем должны были выступать в Саратове, и у них было небольшое “окно”. Я связался с Чиграковым, начал рассказывать ему, что у нас есть группа, что мы тоже из СССР… побеседовали… такой клевый чувак. Он обещал подумать. Но у них что-то случилось с графиком и не сложилось. Помимо “Чижа”, нас приписывают еще то к “Воскресению”, то к Никольскому, то к Макаревичу. Конечно, мы выросли на этой музыке. Они наши кумиры, которые вероятно оказали влияние на наше творчество.
— С какими крупными музыкантами общались лично?
— Когда мы отмечали 30-летие уральского рока в Москве, к нам приходил гитарист из группы Дюна, мы сидели за одним столом, разговаривали. Дюна тоже совсем не рок-группа, но гитарист у них отменный. Еще там играл “Рада и Терновник”. Я отказался после них выступать. Их барабанщик – просто как Бог, он вытворял такие чудеса! Было ощущение, что его мозг разделен на четыре части, и каждая часть отвечает за каждую конечность, потому что барабанщик же играет не только руками, но и ногами… иногда еще и головой, и ушами. И я тогда сказал: нет, ребята, я не пойду после него на сцену, не хочу позориться. Но меня вытолкали, и я сыграл, конечно, слабо против него. Когда ты играешь на одной сцене с крутым музыкантом это непередаваемые ощущения. Во-первых, ты хочешь провалиться сквозь эту сцену и никогда больше не походить к инструменту. Потом приходит желание больше заниматься, чтобы хоть на какую-то толику приблизиться к высокому профессионализму.
— Часто гастролируете?
— К сожалению, нет. 2016 год был богат на гастроли. Началось все с Москвы. В Пензе проводился мультиформатный музыкальный фестиваль, посвященный русскому кино, нас пригласили. Почему они нас выбрали, не знаю. Организаторы нашли нашу запись в интернете и связались с нами. Мы там выступили, по пути заехали в Ульяновск, тоже по приглашению, тоже на фестиваль. С Ульяновска двинули в Самару, там дали два концерта в клубах. Потом играли в Саратове. В 2017 году участвовали в фестивале от радио “Тенгри”, давали отчетный концерт в Актобе, взяли второе место, кстати. Сейчас иногда играем в Самаре, Саратове — там много наших земляков. В 2014 году мы выступали на 40-летии Грушинского фестиваля. Там были именитые музыканты со всей России, тоже много знакомств удалось завести, пообщались, поиграли. Плодотворное было время.
— В Уральске даете концерты?
— Конечно, но стараемся, не больше двух- трех концертов в год, иначе будет два с половиной человека в зале. Когда существовал паб “Звук”, частенько там выступали. При Баюканском в ДК “Молодежи” давали концерты. Сейчас единственной хорошей площадкой для живой музыки у нас остался только мотобар “Два колеса”.
— Кто Ваш среднестатистический слушатель?
— Нам часто задают этот вопрос, и мы всегда отвечаем: наша музыка для тех, кому за 30. А вот, когда выступали на 13-летии нашей группы, в марте этого года, нас очень удивило, что в зале было много молодежи 18- 20 лет. И моя 13-летняя племянница тоже пришла на концерт и ей очень понравилось наше выступление. Было приятно узнать, что молодежь тоже что-то находит в нашей музыке.
— Каверы (перепев оригинала) сейчас не играете?
— Нет. Это табу в коллективе. Потому, что ты никогда не сыграешь лучше, чем “Deep purple” или “Сплин” будь у тебя хоть семь пядей во лбу. Ты просто скопируешь их, но души там не будет. Я считаю, что играть каверы — это все равно, что крутить колеса у машины или кирпич класть. Здесь нет творчества. Я о тех “каверщиках”, что играют по ресторанам, деньги зарабатывают. Сейчас еще появилась мода на трибьют, что подразумевает точное копирование не только музыки, но и одежды, поведения, манеры исполнителя, его голоса и прочее. Мне это тоже не нравится.
— Обращались к Вам за помощью или за советом музыканты-новички?
— Конечно, и по мере возможностей, всегда стараюсь помочь. На нашей репетиционной точке есть мини-студия. Мы не обращаемся в крутые звукозаписывающие студии, а пишем себя сами, тем более с современной цифровой техникой это реально. И молодые ребята обращаются к нам, чтобы позаниматься, или получить какую-то информацию. Я никому не отказываю. У нас, например, записывался казачий хор Вологиной, для меня это было ново, но мне понравилось. Я у нее мог чему-то поучиться, например, как лучше свести вокальные партии, кто должен быть на заднем плане, кто на переднем. Что, если я рокер, то я должен сидеть в андеграунде? Да какой я рокер!
— Насколько трудно сегодня пробиться к успеху молодым музыкантам, как считаете?
— Раньше было трудно, самим практически невозможно, но если цель поставить и упорно к ней идти, то возможно. Сейчас есть интернет и стало, конечно, проще. Если сделаешь качественный материал и запустишь его в сеть, люди начнут слушать, и это дойдет до заинтересованных лиц, продюсеров. Печально, но сегодня невозможно без продюсера попасть в шоу-бизнес. Это действительно бизнес.
— Вы считаете свою группу успешной?
— Нет, какой успех? Пока это только грабли, на которые периодически приходится наступать. Нам как-то задали вопрос: почему вы не выгораете? Многие группы распадаются, кто через два года, кто через пять, а вы держитесь столько времени. Да потому что мы не занимаемся этим профессионально. Музыка – наше хобби. Это не превращается в рутину, как у профессиональных команд, которые выступают на больших сценах, которые гоняют по гастролям, им нужен мерч, им нужны диски, альбомы, им нужны площадки, это все ложится на плечи их директоров, продюсеров, самих музыкантов. И в конце концов люди просто устают от такой жизни, и постепенно вываливаются из коллектива один за другим. Мы же этим занимаемся ради удовольствия. У каждого из нас есть своя работа, за счет которой мы живем. Поэтому мы не выгораем. За это время, что мы существуем, мы не записали пока ни одного качественного полноценного альбома. Потому что запись занимает уйму времени, нужно много энергии, сил. Это, несмотря на то, что у нас есть своя студия.
— Вы против социально-политических тем в музыке, а сам участвуете в жизни города? Например, даете благотворительные концерты?
— В прошедшую субботу, 16 апреля в 20.00 в баре “Два колеса” прошел концерт в поддержку молодой девушки Алины, больной лейкозом. Организаторы не мы, но нас пригласили, и мы с удовольствием согласились. Все собранные средства пойдут на лечение девушки, ей срочно требуется операция. В планах связаться с благотворительным фондом “Жулдыз”, чтобы поработать с ними более масштабно в плане благотворительности. Мы занимаемся музыкой не ради денег, поэтому всегда за такие мероприятия.
— Сегодня рок-н-ролл жив?
— Жив и будет жить. Рождаются новые люди, новые направления, новые таланты… Любая музыка будет жить. Поэтому рок-н-ролл будет жить, даже не сомневайтесь. А мы будем выступать, давать концерты. Постараемся, чтобы о нас узнало, как можно больше людей. К сожалению, о нас немногие знают. И останавливаться на достигнутом не собираемся.
