В минувшее воскресенье город простился с Николаем Григорьевичем Чесноковым, ветераном Великой Отечественной войны, почётным гражданином Уральска, лауреатом премии Союза писателей России «Они сражались за Родину», старейшим журналистом Приуралья, автором книг об истории нашего края: «На куполах – столетий отблеск», «Расправа. Голод», «Город малиновых зорь», «Исторический провал», «Лихолетье». Он прожил долгую жизнь – в мае этого года ему исполнилось 89 лет. До конца дней сохранил ясность ума, интерес ко всему происходящему. За два дня до кончины он участвовал в торжествах, посвященных открытию памятника Никите Савичеву, уральскому краеведу девятнадцатого века.
Мы, младшее поколение журналистов, за глаза называли его патриархом. Не из-за разницы в возрасте, конечно, — из чувства уважения к его мудрости, несуетности, доброжелательности.
За всё время нашего знакомства (а это – сорок с лишним лет) я никогда не слышала, чтобы он на кого-то повысил голос, кого-нибудь осудил, на что-то пожаловался.«Русский человек и в счастье тих, и в несчастье бодр», — этому афоризму Гавриила Державина он, казалось, следовал всю жизнь.
Коллеги-журналисты знают, сколь категоричен был Николай Григорьевич, когда к нему обращались с просьбой дать интервью. На любое предложение рассказать о нём на страницах печати мы встречали короткое: «Нет!» Мне повезло, хотя сначала я тоже услышала его отказ.
— Интересно Вы рассуждаете, Николай Григорьевич! Сами всю жизнь в газете проработали, прекрасно же знаете, что бывает, если журналист не выполнит задание редакции. Почему Вы мешаете моей работе?
— Ну, ладно, — согласился он. – Приходи, расспрашивай. Только с одним условием: никаких записей вести не будешь. Что запомнишь, то и твоё.
Мы проговорили часа три. Я не сделала в блокноте ни одной записи. Рядом с нами сидела его жена, Ида Алексеевна, с которой они прожили вместе шестьдесят четыре года. Зная условия нашего договора, она очень переживала за меня. Уловив момент, когда Николай Григорьевич вышел из комнаты, она прошептала: «На материал-то набирается что-нибудь?» — «Вроде, набирается»,- так же шёпотом ответила я.
Очерк «Защитник Отечества» был опубликован в «Надежде» в мае 2010 года.
Да простит меня читатель, но я процитирую некоторые абзацы из этой публикации.
… Отчий дом Николая Григорьевича стоял на берегу Урала, в Новосёлках, месте столь же древнем в истории нашего города, что и Курени. Отец работал в лесничестве, мама охраняла домашний очаг. Сказать, что на выбор профессии влияло домашнее воспитание, — неверно. Но был Урал – поилец и кормилец, бережное отношение к которому передавалось из поколения в поколение и рождало чувство Родины.
С крутого берега открывал он даль неоглядную, приучал к тому, что мир не кончается у границ собственного двора. Проводниками в этот мир становились книги. Их притягательная сила была столь велика, что однажды и самому захотелось сочинить нечто своё, заявить миру о своей неповторимости. Но таких «неповторимых» , оказывается, было не так уж мало. Ровно столько, чтобы появилась в школе №32, где учился Николай Григорьевич, своя «Литературная газета», пусть стенная и размером в один лист ватмана. Но не с этой ли ребячьей забавы начался для Чеснокова путь в журналистику?
… Утром 22 июня 1941 года со школьной футбольной командой он был на стадионе. Матч уже заканчивался. Когда среди играющих появился Славка Горшенин и сообщил испуганно и растерянно: «Сейчас Молотов по радио выступал, сказал, что война началась».
Над ним посмеялись:
— Эх ты, струсил! Да через неделю-другую наши победят!
Все тогда верили, что «броня крепка и танки наши быстры»! Идеология была сильнее реальности.
Огромность беды поняли не сразу. Ушёл на фронт старший брат Евгений, и дома сразу стало как-то тише. Суровый голос Левитана вещал из чёрной радиотарелки: «После тяжёлых и кровопролитных боёв наши войска оставили…» В Уральске появились беженцы, в школах стали размещаться госпитали. Почтальона ждали и боялись. После него то в одном, то в другом доме слышались женские рыдания.
Но в военкомате, куда, как на службу, ходили пацаны, говорили: «Рано вам воевать! Учитесь пока…»
Направление в Ленинградское училище связи, разместившееся в Уральске, Николай Григорьевич получил лишь в сорок третьем году. Но учиться пришлось недолго.
Семнадцатилетний курсант был отправлен на фронт. Его проводили без слёз и причитаний, словно в недолгую поездку. Это потом он узнал, как безутешно несколько дней кряду плакал отец в опустевшем доме.
(Много лет спустя, я ворвусь в редакционную комнату, где работал Чесноков, с возгласом-паролем: «Любовь ещё быть может?» — так из предложения классика, убрав лишь запятую, мы превратили эту фразу в утверждение, — и не увижу в ответ его улыбки. Он посмотрит на меня отсутствующим взглядом.
— Николай Григорьевич, что случилось?
— Сына в Афганистан забрали,- сухо ответит он и отвернётся).
Боевое крещение Чесноков получил в бою под Великими Луками. Освобождал Невель, город, хорошо известный уральцам – в бою под Невелем погибла Маншук Маметова, первая казашка, ставшая Героем Советского Союза.
Нам, людям другого поколения, знающим о войне по книгам и кинофильмам, глядя на сегодняшних подростков, мечтающих о карьере, большой зарплате и гламурной жизни, трудно представить тех семнадцатилетних мальчиков, добровольно уходивших на фронт. Разве думал тогда кто-нибудь из них о ветеранских льготах и пенсионной надбавке? Другая была цена – собственная жизнь, и ценность тоже другая – свобода Родины.
А много ли нынешние школьники смогут назвать имён Героев Советского Союза, Хотя бы трёх. Хотя бы пяти. Не уверена. Беспамятство – самая страшная болезнь, превращающая человека в растение. В кого же без памяти может превратиться нация?
Воевал он не долго. Хотя, что значит, «не долго»? Когда смотришь кадры военной кинохроники, понимаешь: для каждого, кто хоть день провёл в этом аду и не струсил, не сошёл с ума, время имело другое исчисление.
В сорок четвёртом он был ранен. Из полевого госпиталя его перевели в глубокий тыл, так что день Победы Николай Григорьевич встретил в Свердловске.
Фронтовики, вспоминая 9 мая 1945 года, говорят почти одинаковые слова о радости и ликовании. Но главным тогда было всё-таки другое – великое чувство единения: «Мы победили!» И в этом предложении основным является слово «МЫ». Оно делало родными незнакомых людей, не стесняющихся объятий, не скрывающих слёз. Такое единение страна переживёт ещё только раз – 12 апреля 1961 года. Имя этому единению будет – Гагарин.
В год шестидесятилетия Победы Николай Григорьевич напишет эссе «Навечно в памяти. Раздумья старого солдата». Это – горькое размышление фронтовика о страшных днях войны, о народном подвиге без громкой патетики, без звона литавр. «Война – совсем не фейерверк, а просто трудная работа»,- так скажет Михаил Кульчицкий. Война – это противоестественное состояние народов, — к такому выводу подведёт читателей Николай Чесноков.
Он задержится в Свердловске до осени сорок пятого. После госпиталя будет зачислен в военное училище, готовящее офицеров для оккупированных территорий. Из окопных мальчишек станут готовить белую кость армии, обучать светскому этикету. Но послужить за границей ему не удалось. Что-то не сложилось в верхах, и надобность в галантных советских офицерах отпала. И вот уже выстукивают колёса на стыках рельсов заветное «домой-домой-домой». Возвращение на родину всегда щемяще радостно. А если учесть, что ты запросто мог не вернуться сюда ни-ког-да(!), то эта радость становится во много раз сильнее, и сердце от волнения бьётся уже возле самого горла. Не заметил,как прошёл путь от вокзала до своей Ломаной улицы. Но прежде чем открыть калитку родного дома, вышел на берег Урала…
После окончания филологического факультета Уральского пединститута имени Пушкина началась журналистская биография Николая Чеснокова. Сначала работал на радио, с шестидесятого года – двадцать лет – в «Приуралье», а на пенсию уходил с поста главного редактора областного телевидения.
Я была зачислена в штат областной газеты в шестьдесят восьмом году. И попала в удивительную атмосферу товарищества и неуёмного жизнелюбия. Костяк редакции составляли бывшие фронтовики, и её микроклимат создавали, конечно же, они. В свои сорок с небольшим они оставались очень молодыми, умели радоваться и удивляться. Когда в одной комнате собирались Пётр Михайлович Крестьянинов, Юрий Ильич Асманов, Николай Григорьевич Чесноков, Борис Борисович Пышкин, можно было лишь благодарить судьбу за право оказаться рядом с ними в одной комнате.
В 1964 году вышла книга Николая Григорьевича «Уральску – 350 лет». Она стала своеобразным вступлением к огромной теме, которой автор остался верен до конца своих дней.
Каждый трудовой отпуск Николай Григорьевич делил на две половины. Первая принадлежала Уралу. Взяв сыновей, палатку и спиннинг, селился он подальше от города на речном приволье. Вторая половина, в общем-то, тоже посвящалась Уралу. Точнее, истории родного края. Он работал в архивах, Государственной библиотеке, читал документы, которые выдавались только с разрешения КГБ.
— Меня заводили в пустую комнату, клали передо мной фолиант и предупреждали: «Никаких записей вы делать не должны».
Представляю, что чувствовал он, забираясь вглубь истории, узнавая факты, которые в советское время либо замалчивались, либо искажались.
Сведения, добытые в архивах, систематизировались, складывались в папки и ложились на полки. Он ведь прекрасно понимал, что опубликовать их при существующем строе ему не позволят. Понимал – и всё-таки надеялся. Можно по-разному относиться к перестройке, но ведь только благодаря ей мы вернули себе историческую память.
… Всё понимаю: и возраст почтенный, и жизнь прожита достойно, и род продлил, и книги оставил, но не покидает чувство какой-то несправедливости. Даже Жуковский со своим заветом: «Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были», — не утешает. Может, чувство это эгоистическое: раз он – патриарх, значит, мы – молодые. А теперь с его уходом появилось ощущение края.
Но в одном уверена: имя Николая Чеснокова всегда будет стоять в одном ряду с именами А.Карпова, Н.Савичева, И.Железнова, — летописцами нашего города.
И ещё одно. В 2007 году стараниями Группы компаний «Конденсат» вышла книга Николая Григорьевича «Рифмованная проза жизни». Он никогда (во всяком случае, мне) не говорил, что пишет стихи. Они бесхитростны и мудры. В них много боли и много любви ко всему сущему.
Но есть строчки, которые воспринимаются сейчас как завещание.
Пусть где-то хорошо, а где-то сущий рай –
Неведомы ни бедность, ни кручина,
Но и в нужде не брошу Отчий край,
Не будет никогда отечеством чужбина.
Николай Григорьевич Чесноков всю жизнь был защитником Отечества. Сначала защищал его от врага на войне, а потом — в своих книгах – от неправды и беспамятства.
Татьяна АЗОВСКАЯ